Поодаль от стола, не принимая пищи, сидел жандармский генерал с непроницаемым, но унылым видом, как будто тяготясь надоевшей ему формальностью. Со всех сторон двигались и шумели офицеры в своих красивых, украшенных золотом мундирах: кто, сидя за столом, допивал бутылку пива, кто,
стоя у буфета, разжевывал закусочный пирожок, отряхивал крошки, упавшие на грудь мундира, и самоуверенным жестом кидал монету, кто, подрагивая на каждой ноге, прогуливался перед вагонами нашего поезда, заглядывая на женские лица.
Неточные совпадения
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость. В темноватой столовой, с одним окном, смотревшим в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар,
стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром,
у стены мрачно возвышался тяжелый
буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца. Самгин ел и думал, что, хотя квартира эта в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди в ней, конечно, из числа тех, с которыми история не считается, отбросила их в сторону.
Стоя в
буфете у окна, он смотрел на перрон, из-за косяка. Дуняшу не видно было в толпе, окружавшей ее. Самгин машинально сосчитал провожатых: тридцать семь человек мужчин и женщин. Марина — заметнее всех.
У буфета стоял поручик Трифонов, держась правой рукой за эфес шашки, а левой схватив за ворот лысого человека, который был на голову выше его; он дергал лысого на себя, отталкивал его и сипел...
Вследствие этого Иван был в меланхолическом и печальном настроении. Когда он
стоял у барина за стулом с тарелкой, а горничная в это время находилась в
буфете, он делал какое-то глупое, печальное лицо, поднимал глаза вверх и вздыхал; Груня, так звали горничную, видеть этого равнодушно не могла.
Там тоже обеденный стол
стоял раздвинутым, как бывает это в трактирах;
у стульев спинные задки были сильно захватаны, на стене около того места, где в ней открывался
буфет, было множество пятен.
В зале он увидел, что по трем ее стенам
стояли, а где и сидели господа во фраках, в белых галстуках и все почти в звездах, а около четвертой, задней стены ее шел
буфет с фруктами, оршадом, лимонадом, шампанским; около этого
буфета, так же, как и
у всех дверей,
стояли ливрейные лакеи в чулках и башмаках.
То она подходила к фортепьянам и играла на них, морщась от напряжения, единственный вальс, который знала, то брала книгу романа и, прочтя несколько строк из средины, бросала его, то, чтоб не будить людей, сама подходила к
буфету, доставала оттуда огурец и холодную телятину и съедала ее,
стоя у окошка
буфета, то снова, усталая, тоскующая, без цели шлялась из комнаты в комнату.
Он жил тихо, ходил бесшумно, говорил пониженным голосом. Иногда его выцветшая борода и пустые глаза высовывались откуда-то из-за угла и тотчас исчезали. Перед сном он долго
стоял в
буфете на коленях
у образа с неугасимой лампадой, — я видел его сквозь глазок двери, похожий на червонного туза, но мне не удалось видеть, как молится буфетчик: он просто
стоял и смотрел на икону и лампаду, вздыхая, поглаживая бороду.
Илья вытер лицо рукавом рубахи и посмотрел на всех. Петруха уже
стоял за
буфетом, встряхивая кудрями. Пред ним
стоял Перфишка и лукаво ухмылялся. Но лицо
у него, несмотря на улыбку, было такое, как будто он только что проиграл в орлянку последний свой пятак.
— Несуразный ты человек, вот что! И всё это
у тебя от безделья в голову лезет. Что твоё житьё?
Стоять за
буфетом — не велика важность. Ты и простоишь всю жизнь столбом. А вот походил бы по городу, как я, с утра до вечера, каждый день, да поискал сам себе удачи, тогда о пустяках не думал бы… а о том, как в люди выйти, как случай свой поймать. Оттого
у тебя и голова большая, что пустяки в ней топорщатся. Дельные-то мысли — маленькие, от них голова не вспухнет…
В трактире
у буфета стоял Петруха и, разговаривая с каким-то оборванцем, улыбался. На его лысину падал свет лампы, и казалось, что вся голова его блестит довольной улыбкой.
Трагик сидит
у стола. Потом человек. С платформы слышны голоса: «Станция. Город Бряхимов, поезд
стоит двадцать минут,
буфет»; «Бря — химов! Поезд
стоит двадцать минут,
буфет».
За
буфетом,
у входа в столовую, как всегда,
стояла молоденькая немочка.
Дом Рогожиных горел огнями. Обставленная растениями галерея вела к танцевальной зале.
У входа в нее помещался
буфет с шампанским и зельтерской водой. Тут же
стоял хозяин, улыбался входящим гостям и приглашал мужчин «пропустить стаканчик». Сени и лестница играли разноцветным мрамором. Огромное зеркало отражало длинные вереницы свечей во всю анфиладу комнат.
Подошел шумевший
у буфета толстый капитан. Он молча
стоял, качался на ногах и пучил глаза на говоривших.
Я и рыхлый капитан спросили себе в
буфете рябчиков. Сесть было негде, мы
стояли у стола и ели. Вдруг я услышал, — кто-то нам что-то говорит. За столом, наискось от нас,
стоял старик с крючковатым носом, с седой, курчавой бородой. Он смотрел на нас и, простирая руку, говорил...